Материалы «круглого стола» по книге Кароль Сигман
«Политические клубы и Перестройка в России: оппозиция без диссидентства»
(Москва: Новое литературное обозрение, «Неприкосновенный запас», 2014)
27 апреля 2015 в помещении Французского культурного центра в Москве на ул. Воронцово поле состоялась презентация издания русского перевода книги, вышедшей в Париже в 2009. На встрече присутствовали около пяти десятков человек – многие персонажи проведённого исследования – сыгравшие определённую роль в эпоху Перестройки и становления демократического движения, что привело страну к отказу от советского прошлого и прежнего экономического уклада. Выступавшие благодарили автора за её труд, выделивший значение неформальных политических клубов в начальный период радикальных политических преобразований, и обменялись мнениями по поводу того, что удалось, а что нет в ходе демократической революции, отстоящей от нас теперь без малого на четверть века. Во встрече принимали участие директор Французского института и советник по культуре посольства Франции в России Филипп Вуари (Philippe Voiry), директор Центра франко-российских исследований в Москве (ЦФРИ) Элен Мэла (Hélène Mélat) и старший научный сотрудник ЦФРИ Ален Блюм (Alain Blum), который вёл первую панель выступающих. Выступления приводятся в отредактированном виде с примечаниями. Указано, кем были выступающие в неформальном движении и чем занимаются сегодня.
Кароль Сигман: (Carole Sigman) (французский Национальный центр научных исследований):
Я бы хотела поблагодарить всех участников «круглого стола», а также его организаторов: Центр франко-российских исследований в Москве, издательство «Новое литературное обозрение», Французский институт и Институт социальных и политических наук.
Мы сегодня собрались для того, чтобы поговорить о роли неформальных политических клубов в распаде советской системы. Они назывались неформальными, потому что, начиная с 1986, создавались независимо от так называемых общественных организаций и КПСС.
Что меня особенно интересовало в их истории – это их двусмысленное отношение к власти, точнее к определённой части советской власти. Довольно быстро некоторые из них (например, клубы «Перестройка» и «Социальных инициатив» (КСИ), «Община») заявили о поддержке партийных реформаторов вокруг Горбачева. Реформаторы, в свою очередь, опирались на новоявленное движение в борьбе против консервативного крыла КПСС. Между неформалами и реформаторами возникла, таким образом, некая взаимная поддержка.
Но в то же время первые активисты этих клубов в большинстве своём были оппозиционерами. До перестройки они, так или иначе, участвовали в диссидентских подпольных группах или были связаны с критическими кругами внутри системы, такими как академические институты, где «шестидесятники» имели определённое влияние.
К тому же, основатели клубов понимали, что в глазах своих конкурентов (например, некоторых диссидентов, которые после освобождения возвращались на политическую сцену) они были уязвимы именно из-за своей стратегии поддержки Перестройки. Поэтому они зачастую демонстративно дистанцировались от реформаторов сверху и играли с ними двойную игру, будучи одновременно и их опорой, и оппозицией. Но в отличие от диссидентов прошлых лет, они избегали фронтального противостояния и старались поначалу действовать в рамках существующих институтов, меняя их изнутри. Вполне возможно, что такая форма оппозиции оказалась на деле более подрывной, чем диссидентская.
Из-за таких сложных взаимоотношений между неформалами и реформаторами, правила игры постоянно менялись: никто точно не знал, что разрешено, что нет, где остановиться. Часто возникали конфликтные ситуации.
Взаимная поддержка с реформаторами немало сказалась и на структуре самого неформального движения. Клубы, которые активно вели эту стратегию, быстро заняли доминирующую позицию в движении, поскольку они обладали такими ключевыми ресурсами, как доступ к помещениям в престижных академических институтах, где проходили их собрания и общественные дискуссии, или доступ к официальной прессе, где они могли выступать от лица движения. Такое доминирование приводило ко множеству внутренних конфликтов. Однако надо отметить, что эти конфликты не оказались разрушительными для движения, наоборот, расколы даже позволяли расширять присутствие на политическом поле.
Сложившиеся отношения между неформальным движением и реформаторским крылом КПСС подверглись кардинальным изменениям во время предвыборной кампании Съезда народных депутатов СССР в 1989 и с приходом новой волны активистов, которые создавали новые типы клубов (клубы избирателей и внутрипартийные группы) или пополняли старые. В результате движение быстро превратилось во фронтальную оппозицию и потеряло свой прежний облик и идентичность, став «демократическим» движением.
Те, кто пришёл в его ряды в это время, радикализовали его, они – интереснейший момент! – не были ранее радикальными оппозиционерами, но стали ими в разгар событий. До перестройки большинство из них не участвовали в диссидентских или даже полуподпольных кругах в силу своей университетской и профессиональной траекторий. Пожалуй, именно это обстоятельство объясняет их относительно позднее проявление.
Однако они пришли тогда, когда стало возможно сыграть радикально против власти (включая реформаторов верхушки КПСС). Поскольку такая стратегия принесла успех на первых свободных выборах, её стихия подхватила всё движение, даже клубы первой волны.
В это же время еще один элемент сыграл определяющую роль: центральной фигурой демократического движения стал Ельцин. После его убедительной победы на выборах на съезд народных депутатов СССР в 1989 (он получил 90% голосов в Москве) он стал неустранимым лидером движения. С этого момента демократы попадали во всё большую зависимость от его – и его окружения – воли, фактически они входили в сговор с Ельциным и с новой российской властью, которую он строил после выборов 1990 на съезд народных депутатов РСФСР. И если в предыдущий период поддержка власти демократами способствовала развитию движения, то на этот раз она обернулась одним из факторов разрушения движения.
История неформального, а потом и демократического движения, несомненно, воодушевляющая. Через его действия можно проследить, как советская система начала рассыпаться, трещать. И это поначалу небольшое общественное движение стало одним из факторов, способствовавших смене режима. Правда, перехватили его плоды совсем другие деятели (а именно некоторые сановники режима), обладавшие большими ресурсами, нежели сами неформалы. Однако, мне кажется, было бы ошибочным рассматривать движение только или главным образом через призму этого исхода и считать, что все движения такого рода обречены на провал. Ибо такой исход является результатом исторической случайности. Нет закономерности в этом деле.
Содокладчики:
Владимир Гельман (Европейский университет в Санкт-Петербурге):
В России работа Кароль Сигман вышла в год, когда мы отмечаем 30-летие начала Перестройки. Последняя мне представляется в виде следующей аллегории. Представьте себе огромный переполненный зал, где публика занята своими делами. Сцена и оркестровая яма пусты, но вот запреты снимаются. В оркестровое пространство к музыкальным инструментам начинают просачиваться самые разные люди, поначалу любители классической музыки, играют что-то своё, кто-то поднимается на сцену, кажется, вот-вот начнётся настоящий концерт. Тут появляется некий приглашённый дирижёр, он рассаживает своих людей – но вместо классической музыки публика слышит что-то совсем другое. Публика сначала аплодирует, потом возмущается, свистит. Потом вообще начинается какая-то «фанера». Что происходит с музыкантами? Кто-то пытается подстроиться под фонограмму, кто-то продолжает играть своё, кто-то возвращается назад в зрительный зал, кто-то начинает призывать к оружию в защиту музыки. Так или иначе, к прежнему концерту возврата нет, музыканты первой волны почти забыты, о том концерте вспоминает только узкий круг любителей музыки. Есть разные объяснения произошедшего. Кто-то утверждает, что всему виной дирижёр, кто-то – что публика сама виновата, не понимает настоящей музыки и повелась на «фанеру» и попсу.
В своей книге Кароль уделила внимание самим музыкантам, провела интересный психологический и биографический анализ их стратегии и тактики, их взаимодействия и динамики событий. Написано живым языком. Вообще, такого рода книги уже были, исследовались движения в провинции, была книга, где соавтором был Вячеслав Игрунов, и другие работы.
Отталкиваясь от содержания книги Кароль, хотелось бы поставить следующие вопросы, важные для понимания не только тех процессов, которые происходили на рубеже 90-х гг. в России, но и для осмысления тех политических изменений, которые пошли с момента распада СССР. Имело ли неформальное демократическое движение значение для судьбы Перестройки? Или то, что случилось, произошло бы и так, без особых усилий со стороны демократов? Четверть века назад мы наблюдали конфликт и внутри КПСС – размежевание на реформистов и консерваторов, – и конфликт между центральным правительством и руководством республик. Общественные движения, конечно, были активными, пытались преобразовывать реальность. С другой стороны, деятельность активистов отражала борьбу разных элит, которые общественный подъём пытались использовать для достижения своих целей. Этот аспект очень важен, поскольку показывает, что при всём значении общественного подъёма периода Перестройки он всё-таки был во многом вторичен. Много параллелей с общественным движением примерно того же периода в странах Восточной Европы, в Балтии. В этом была сила общественных движений, которые выступали ядром негативного консенсуса против статус-кво, но была и слабость. Последнее потому, что на самом деле – Кароль это подчёркивает – происходит деградация идей, которые уступают место технологиям. Технологическая повестка дня после 1990 уже доминирует в логике развития.
А были ли какие-то серьёзно разработанные идеи со стороны участников движений? Надо честно признать, что глубиной анализа их идеи не отличались. Даже среди крупных лидеров наличествовало непонимание того, куда вести страну, но ещё большее непонимание имело место в среде активистов. Это не вина участников движения, это их беда. Их идеи были во многом утопическими, анализ событий производился поверхностно. Или вот взять хотя бы проект конституции А.Д. Сахарова, который никогда не обсуждался всерьёз. Понятно, что все предыдущие десятилетия со времени хрущёвской «оттепели» не способствовали общественному анализу и пониманию действительности, разработке оптимальных планов и программ. Были некоторые исключения типа книги Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». Бедность идейного ландшафта сказалась на перестроечной публицистике. Поразительно, как наиболее популярные идеи того времени, порождавшие общественные дискуссии, не кажутся ныне серьёзными. Так и получилось, что единственной скрепляющей идеей стал упомянутый общественный консенсус против статус-кво. Беда в том, что за этим негативным консенсусом скрываются глубокие фигуры умолчания.
Кароль справедливо подчёркивает, что в движении практически отсутствовала экономическая повестка дня. И когда вопрос об экономических преобразованиях стал в практическую плоскость, то их осуществляли совершенно другие люди, с другими целями и приоритетами. В не меньшей мере это относится к вопросу о национальном и государственном устройстве страны, когда столкнулись с волной этнических конфликтов от Нагорного Карабаха до Приднестровья. Позитивной программы не было, а негативная привела к роспуску Союза. Это не вина общественности, это беда всей страны, что правящие группы не были готовы к масштабным переменам и не могли представить себе весь комплекс проблем. А могло ли быть иначе? Нельзя представить себе альтернативного хода истории. Пример других стран также показывает, что логика преобразований была тоже совершенно иная, чем исповедовали их общественные движения. Наши неформалы и демократы пали жертвой тех обстоятельств, о которых здесь сказала Кароль, и их драматическая судьба определилась последующими событиями – распадом Союза, а также октябрём 1993.
Прошло 30 лет с начала Перестройки. Вопрос: сегодня Россия лучше подготовлена к грядущим переменам, к возможной смене политического режима, чем это было тогда? Или наоборот, хуже? Прошли эти годы бесследно или этот опыт будет критически переосмыслен следующими поколениями политиков и общественными движениями? На демонстрации 2011-2012 гг. выходили уже дети тех, кто когда-то начинал процессы демократизации – надо говорить при этом о преемственности или, наоборот, о разрыве? На самом деле ответ на этот вопрос не очевиден и зависит от того, как мы с вами осмысливаем пережитый нами опыт прошлого. Книга, которую мы сегодня обсуждаем, важна для критической рефлексии и дискуссии о причинах и механизмах политических событий 30-летней давности.
Кирилл Мартынов (Школа философии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ):
Я делаю ежегодные обзоры книг по социологии и политологии и отметил книгу Кароль Сигман как одну из самых важных книг минувшего года. Потому что её выход у нас совпал с 30-летием начала Перестройки и близящимся 25-летием краха той политической системы, которая собиралась перестраиваться. Интерес у меня двойственный. С одной стороны, представлен поздний советский режим, тогдашние группы влияния, модели и динамика трансформации. Книга уточняет наши представления о его закатном периоде. Видимо, нельзя представлять тот режим как сплошной тоталитаризм и насилие, поскольку к 1985 году он претерпел явные изменения. С другой стороны, опрокидывается суждение, что революции в России делаются исключительно сверху: начальник-де выходит и указывает правильный путь. И Перестройка якобы совершалась руками Горбачёва и Яковлева. Книга высвечивает роль неформалов, которые оказались одновременно и акторами, и посредниками, и носителями, и ответственными за то, что случилось.
Возможна ли перестройка сегодня? Наверное, невозможна. Подобные исторические аналогии не имеют серьёзного основания. Однако в наши дни прочитать эту книгу полезно, поскольку она ставит вопрос, какие методы активизации общественной жизни остаются или могут появиться в реальности.
Я вижу здесь важное пересечение с ещё одной книгой, которая вышла в том же издательстве: Алексей Юрчак «Это было навсегда, пока не кончилось». Она посвящена последнему десятилетию существования советской власти. Автор работает в основном с воспоминаниями, биографиями, дневниками. Он опрокидывает стандартное описание СССР, будто он состоял из двух культур: официальной, насквозь проникнутой ложью, и неофициальной, ей противостоявшей, пропаганда – и борьба против пропаганды. Юрчак демонстрирует, что это не так: люди, пережившие позднюю советскую эпоху, начали переосмыслять свой опыт, и в реальности всё было сложнее. О том же говорит и книга Кароль: в Перестройке участвовали люди, которые выбивались из стандартной логики диссидентов и режима, это вынесено и в название. Неформалы не были частью системы, да и не всегда до этого были борцами. Многие пытались спасти то хорошее, что было при социализме и отменить плохое. Интересен биографический анализ, проведённый в первой части книги: откуда вышли эти люди, какое образование имели. Мне интересны также ссылки на более ранние диссидентские движения. Достаточно известно, что – по крайней мере, до конца 50-х гг. – эти организации, обсуждавшие альтернативные пути развития и подвергавшиеся репрессиям, стояли, как правило, не на либеральных, а на левых – социалистических и коммунистических – позициях. Фигура человека, который не был готов объявить преступным режим, сложившийся в 1917, но при этом и не был расположен становиться под его флаги, представляется мне очень любопытной. И это, на мой взгляд, пересекается с сегодняшним днём.
Что касается биографий, меня особенно заинтересовали те люди, которые из неформалов стали официозом, интегрировались в постсоветскую российскую элиту, а также те, кто сохранил дистанцию между собой и властью. Сценарий относительно «мягкой» революции проецируется на современную ситуацию, где в течение последних лет строго разделены «свои» и «чужие» – т.е. честные люди и те, кто сотрудничает с властями. Я наблюдал такие сцены, когда собираются ветераны движения и каются в коллаборационизме. Хотя в любом случае сотрудничаешь, когда, например, платишь налоги. Короче, сравнение такой либеральной манеры деления на своих и чужих в тогдашней ситуации и в нынешней представляется интересным.
И последнее, что меня интересует в связи с тем, что лично я не наблюдал событий того времени, но имел возможность видеть записи заседаний съезда народных депутатов СССР. Было такое ощущение, что в 1989 эта интеллигенция (или «креативный класс», как говорят сегодня) пришла к власти, издала то, что она хотела издать, прошла в парламент, устроила то самое главное политическое шоу последних десятилетий – и вдруг через несколько лет они ощутила себя у разбитого корыта. Как это произошло, я не совсем понимаю, но фактически страну под себя взяли бандиты, полубандиты, люди ассоциированные с бандитами. В этой связи история неформалов, описанная в книге, как бы оттеняет историю других неформалов, а именно тех, кто занимался силовым предпринимательством, задевая поля правоохранительных органов и организованной преступности. Т.е. одни неформалы передали власть другим неформалом, в результате чего в стране сложились те политические институты, которые мы имеем сейчас.
|
