«Политические клубы и Перестройка в России: оппозиция без диссидентства»
|
Евгений Волгин (политолог и историк, исторический факультет МГУ): Сравнение неформального политического движения с музыкантами, которое привёл здесь первый докладчик, не случайно: термин «неформалы» поначалу применялся именно к самодеятельным музыкальным коллективам. Перестройку, как всячески подчёркивает М.С. Горбачёв, начала КПСС, правящая партия. Естественно, поскольку только именно ей, имевшей всю полноту власти, принадлежала лицензия на какие-то перемены и преобразования. Провозгласила на апрельском пленуме 1985, подтвердила на январском 1987, на ХIX партконференции и т.д. Однако при этом сам Михаил Сергеевич, объявив о переменах в стране и партии, был крайне недоволен партаппаратом, который превратился в тормоз реформ. Поэтому получилось так, что стратегическим союзником реформаторского руководства стали неформальные политические объединения, которым позволили существовать. Именно они живо подхватили лозунги горбачёвской Перестройки: гласность, демократизация и пр., транслировали их в широкие массы, в средствах массовой информации. Именно они придали горбачёвской «революции сверху» массовый, всенародный характер. Как пишет один из тогдашних активистов неформального движения А. Шубин в одной из своих книг, неформалы представляли собой реальную демократическую среду в период «бури и натиска» горбачёвской Перестройки. Огромный интерес к ним проявился буквально с момента их появления. Официоз изначально относился к неформальным клубам с большой долей недоверия и даже враждебности. Если посмотреть на заголовки партийной печати того времени, то они, как правило, шли со знаком вопроса: «Неформалы – кто они? Сыны или пасынки перестройки?», «Неформалы есть, а что дальше?» и т.д. К 1990 году появились статьи, авторы которых более спокойно и деполитизировано относились к движению, появились сборники типа «кто есть кто», книги и др. Но, как показывает практика, историография на этом не исчерпывается, впоследствии появились новые книги о движении, о появлении партий, о Перестройке – например, того же Шубина «Преданная демократия». В этом плане книга Кароль является вкладом в историографию того времени. Безусловно, как уже говорили предыдущие докладчики, этот труд является фундаментальным, углублённым исследованием. Работа не ограничена указанными хронологическими рамками, показано, что неформальное движение имело свои истоки до 1985 и своё влияние после 1991. Т.е. проблематика книги шире её заглавия, поскольку речь идёт не столько о дискуссионных клубах, сколько о демократическом движении в целом – и в годы Перестройки, и в советский период. Автор использует комплексный научный подход и не только социологические методы, но политологические и исторические. Затронуты биографии лидеров, к которым применён контент-анализ. Собранные данные представляют обобщённый портрет неформала – лидера или участника. Политологический подход позволяет проследить сложные взаимоотношения с властью – сначала диалог с КПСС, потом с новой российской администрацией. Исторический подход, или принцип историзма, позволяет рассмотреть неформальное движение в его развитии и трансформации. Эти три подхода органически сочетаются в одном исследовании и позволяют взглянуть на всё дело комплексно. Сам предмет исследования довольно непрост: оно было довольно аморфно, это не походило на партию, обладавшую какой-то определённой численностью, чёткой структурой и программными документами. Клубы нигде практически официально не регистрировались1. Тем не менее, эти течения поддаются чёткому описанию, анализу и приводятся в систему в данной работе. Кто такие неформалы? На основе приведённого анализа можно сказать, что они представляли альтернативные структуры, никак не связанные с КПСС, которые обладали собственным политическим весом, гражданской активностью и успешно претендовали на участие в политическом процессе. Участие весьма разное. С одной стороны, это был поначалу диалог, с другой – по мере того, как неформалы осваивали новые политические пространства – они проявляли более агрессивное поведение, становились политической оппозицией. Главное, что сумела сделать автор – это проследить эволюцию неформального движения в демократическое: когда слово «неформал» стало приобретать негативную коннотацию, на смену ему пришло понятие «демократ» как представитель народовластия, в отличие от партократов, которые изначально были узурпаторами политической власти и, следовательно, нелегитимны. Т.е. имела место смена политической идентичности. Некоей точкой невозврата, переломным моментом стал 1989, когда во время выборов в Верховный Совет СССР произошла легализация движения, смена установок, когда прежние лозунги на углубление Перестройки и обновление социализма сменились более радикальными установками. Быстро как-то забываются те изначальные идеи, которые провозглашали неформалы, наряду с фактом перемены отношения к Горбачёву – сначала лояльного, потом негативного как к лидеру «ретроградов». Ельцин становится локомотивом перемен, хотя к отношение к нему демократической оппозиции довольно сложное, это отдельная тема, тем не менее, в книге она получила некоторое освещение. У них была взаимная заинтересованность друг в друге, однако при этом проглядывала свобода нового российского руководства от обязательств по отношению к неформальному движению. Движение, несомненно, помогло Ельцину прийти к власти и мобилизовать сторонников для проведения радикальных перемен. Причём, стал преобладать либеральный подход к реформам. Тем не менее Борис Николаевич не спешил отблагодарить ту же Демократическую Россию, помочь ей стать правящей партией, хотя многие её активисты были готовы получить такой политический статус. После октябрьской трагедии 1993, после кризиса, когда уличная политика сошла на нет, неформальное движение рассеивается, его адсорбируют новые политические партии, созданные зачастую под выборы. Эти партии имели совершенно иную, как говорят марксисты, классовую сущность, поскольку в 1991 произошла социальная революция, мощные социальные сдвиги. Верховный Совет России потерпел поражение потому, что был связан ещё со старыми, советскими социальными структурами. Изменилась социальная стратификация, появились новые партии, которые отстаивали новые интересы, группы интересов, имели иные источники финансирования. Неформалы не вписались в эти реалии, ушли с арены или были поглощены структорами типа «Демократический выбор», партии «Яблоко», социал-демократами, республиканцами. Тем не менее, можно сказать, что неформалы способствовали ненасильственному демонтажу однопартийной системы, утверждению в России многопартийности и политической конкуренции. При этом демократическое движение не стало самостоятельной политической силой по целому ряду причин, в силу появления других политических факторов. Далее состоялась дискуссия, её вёл журналист Сергей Митрофанов, который предложил обсуждать не столько работу К. Сигман, сколько само явление и роль неформальных политических объединений в событиях периода Перестройки. Сергей Митрофанов (член клуба «Перестройка», журналист): На мой взгляд, у неформального движения были три загадки и одна проблема. 1-я загадка – как и почему всё началось, 2-я – как и почему всё закончилось, 3-я – что там было посередине, какие были заложены тренды. Проблема – можно ли повторить демократическое движение в новой реальности. По-моему, нет, поскольку культурная гуманитарная среда была за это время разрушена. Мы потеряли Академию наук, социальные лаборатории, в гуманитарной сфере возникла коммерциализация отношений, которая не даёт возможности повторить это явление. В президиум были приглашены первые четверо выступающих: Павел Кудюкин (член клуба «Перестройка», политик, социал-демократ, профсоюзный лидер): Хотя нас призывали говорить не столько о книге, сколько о явлении, я всё-таки начну с того, что поблагодарю Кароль за редкую возможность посмотреть на себя со стороны. Когда находишься внутри движения, многое не замечаешь, видишь свой сегмент, как боец в окопе через бруствер или амбразуру, а что там на большом фронте происходит, он не знает. Да и лейтенант с командиром роты тоже этого не знают, и даже командир полка. Только потом, когда война закончилась, когда он прочитал мемуары больших начальников и исторические исследования, понял: вот на каком важном участке фронта я воевал, да если бы не я – всё было бы совсем иначе. Я согласен с Сергеем, что не повторится то, что происходило с нами в 1985-1991 гг. Тем не менее, то, о чём рассказано в книге, что мы переживали, в чём участвовали, имеет актуальное значение, потому что из этого опыта могут и должны быть извлечены уроки, которые, думаю, пригодятся – может быть и не нам, мы уже не молоды, хотя многие из нас не отрекаются от возможности активного участия в общественной жизни, когда такая возможность появляется. Конечно, в нынешней ситуации особых причин для оптимизма вроде бы нет, но я всегда вспоминаю, как мой товарищ и подельник Юра Хавкин – кстати, главный инициатор упомянутого в книге Общества избирателей «Голос» Севастопольского района – в 1984 сказал: «Паша, а не написать ли тебе эссе «За 5 лет до великой революции»? Например, чем занимались будущие деятели Французской революции в совершенно безнадёжном и глухом 1784 году, как никто из них не представлял, что произойдёт всего через 5 лет». Он как в воду глядел. Так что даже в самые глухие периоды никогда не стоит терять надежду, что ситуация может измениться быстро и неожиданно, и наш опыт может ещё пригодиться не только нашим младшим братьям, детям, а то и внукам, но и нам самим тоже. Сегодня ситуация даже лучшая в некоторых отношениях, чем была в 1985-1987. Всё-таки наработан некоторый опыт, появились структуры гражданского общества, вполне работоспособные. Вот в мае 2015 мы будем проводить юбилейный съезд крупнейшего объединения альтернативных профсоюзов – Конфедерации труда России, которой 12 апреля исполнилось 20 лет. Это значимое объединение профсоюзов, выросших снизу, созданных самими работниками, не включающих в свой состав представителей работодателей, не зависящих от власти и политических партий. Ничего похожего в Перестройку ещё не было. Кроме того, теперь другая мировая ситуация. Тогда всё было захлёстнуто неолиберальной волной, которая смела объективно слабые росточки альтернативных отношений, некапиталистических элементов, что было связано с общемировой глобальной гегемонией неолиберализма. В тех условиях шансы на иное развитие, того же движения к демократическому социализму были исчезающе малы. Сегодня мировая ситуация другая, неолиберализм переживает столь же глобальный кризис, сколь глобальной была его гегемония четверть века тому назад – значит, есть новые возможности и новые надежды, которые тогда реализоваться не могли. С пережитым опытом мы будем менее наивны, менее доверчивы, будем учить тех, кто приходит нам на смену, что нельзя так безоглядно доверять неким «главным» демократам, что демократия – это система институтов, а не власть демократов и тем более не власть «главного демократа». Мы опять переживём то, что пережили в те годы: каждая новая волна активистов несёт с собой всё те же иллюзии, наивности, но теперь будет больше возможности показать им, сколь эти наивности и иллюзии опасны, как важно их преодолевать. Надеяться надо только на себя, на низовое движение. Нам будут предлагать и навязывать новых вождей, будь то Навальный или Ходорковский, кто-то ещё. «Ни бог, ни царь и не герой» должны быть нашей надеждой, а наша собственная самоорганизация – и это один из самых важных уроков нашего прошлого опыта. Григорий Пельман (член «Клуба социальных инициатив» (КСИ) и «Перестройки», социолог, предприниматель): Огромное спасибо Кароль за возможность нам всем встретиться ещё раз, за возможность посмотреть на своих друзей и через них – на себя. Здесь меня попросили рассказать о роли Советской социологической ассоциации (ССА) в становлении неформального движения. У меня сейчас такое ощущение, что мы отставали от ситуации. Догоняли события, политические решения. Порой не успевали, но бегали быстро. Не было страха, но, чтобы не упасть и не отстать, пытались найти группы поддержки среди властных государственных институтов. Так, в книге описана ситуация, когда питерский клуб «Перестройка» для легализации своей общественной деятельности организовал аналогичный клуб в Москве в ЦЭМИ. Что касается моего родного «Клуба социальных инициатив», то он вырос на письмах, которые присылала молодёжь в Фонд социальных изобретений, от которого взял название и пытался эти социальные инициативы воплощать в жизнь. А жизнь открывала всё новые и новые дороги, по которым мы, как я сказал, не успевали ходить, приходилось бегать. ССА была нашим «зонтиком», наша дружба с ней была продуктивной. Началось всё с нашей встречи с Т.И. Заславской и Л.А. Гордоном в 1986. Говорили о первых наших шагах, экономике самоуправлениЯ и индивидуального предпринимательства. После информационной встречи-диалога в августе 1987 ССА создала секцию практической социологии молодёжного общественного движения. Это был первый институциональный опыт такого рода в структуре серьёзной академической организации. Целый ряд замечательных учёных (А.Г. Аганбегян и др.) заботились о практических шагах ассоциации по поддержке движения. Были работы М.Я. Гефтера, которые мы далеко не использовали, к сожалению, в плане осмысления коллапса системы и государственности. По поводу того, можно ли наш опыт повторить, скажу, что наш возраст уже этого не позволяет: горизонт планирования со временем расширяется, и сейчас для нас он близок к вечности. В таких рамках целесообразнее говорить о каких-то нравственно-этических вещах и системах ценностей, а ещё – дай бог – о воспитании нового поколения или хотя бы о формировании школы. Чтобы передать не столько свой опыт, сколько любовь к стране, способность к некоей жертвенной деятельности во имя общей необходимости. Сергей Митрофанов: Обсуждаемая книга имеет подзаголовок «Оппозиция без диссиденства», многих это шокировало, тут есть определённый спор, возможно, сказалась дань текущему моменту, который привнесла редакция издания. Предоставляю слово Александру Механику, который находится как бы в консервативном лагере. Может быть, он нам скажет, было тут диссидентство или нет. Александр Механик (член «Демократической платформы в КПСС», политолог, директор Института современной политики, обозреватель журнала «Эксперт»): Книга Кароль восполняет наши пробелы в памяти, потому что тем людям, которые тогда фактически творили историю, было не до того, чтобы собирать материалы. Многое из того, что было нами самими потеряно, автор сумела собрать. Лично я никогда не был диссидентом, работал начальником лаборатории в почтовом ящике. Однако понимал, что всё идёт как-то не так, это все ощущали и понимали, что перемены неизбежны. На меня повлияли, в основном, два факта, когда я понял, что грядут перемены. Первый был довольно смешной. Работу, которой я занимался, выдвигали на государственную премию. Коллективу разработчиков потребовался «паровоз», когда в соавторы «цепляли» какого-нибудь крупного чиновника. Мне пришлось пойти к замминистра электронной промышленности, чтобы его пригласить. Захожу в кабинет, поразивший меня гигантскими размерами, огромным столом, за которым сидел такой… пень. Не хочу сказать ничего плохого о нём, он действительно был крупным специалистом, но он производил впечатление человека откуда-то из далёкого прошлого, при этом под столом были видны его валенки. Кабинет большой, полы мраморные, в том здании даже летом было прохладно – видно, холодно ему было. Меня ошарашил контраст: министерство самой прогрессивной электронной промышленности, а тут зябко и во главе такие люди. Второй эпизод произошёл, когда я был в командировке в Азербайджане в 1980 в небольшой воинской части, она была геодезическая, наблюдала за спутниками. Мы испытывали свои приборы наблюдения. Меня поразила буквально герметическая изоляция офицеров от местного населения. Люди жили там по 10 лет и не познакомились ни с одним человеком. Нас было четверо, мы тут же куда-то пошли, с кем-то разговорились на улице, народ там общительный, зашли на ковровую фабрику посмотреть производство – нам-то всё было интересно. И мои сослуживцы сказали, что такая самоизоляция добром не кончится, не может существовать страна, в которой её воинские части так отчуждены от народа. Попал я в неформальное движение абсолютно случайно. К нам в институт по заданию райкома партии пришёл Михаил Малютин, философ, социолог, с лекцией о неформальном движении, собрал членов партии и всех интересующихся и рассказал, какие это интересные люди. Он сам входил в эти неформальные структуры. И я пошёл на них посмотреть, потом втянулся и стал активно участвовать в партклубе «Коммунисты за перестройку»2. Здесь говорилось о том, что движение расшатывало ситуацию, и это привело к изменению общественного строя. Мне кажется, что при всём том, что оно действительно носило массовый характер – по крайней мере, партклубы существовали во всех областях и республиках Советского Союза, к нам на съезд3 приехали люди отовсюду, из Молдавии, Грузии, почти из всех областей России – неформальные движения использовались как интрига внутри партийной верхушки. Тогда разбирались между собой Горбачёв, Яковлев с одной стороны, консерваторы с другой, и каждый из них выдвигал на авансцену свой народ. Одни говорили: вот, за мной демократы, другие выдвигали других людей и тоже пытались на этом играть. Заигрались до того, что потеряли всё. Я хотел бы заметить, что демократическое движение именно потому и не состоялось после всех происшедших перемен, что не успело достичь такой степени зрелости, чтобы стать во главе страны. Оно всё ещё – несмотря на преображение из неформалов в демократы – носило поверхностный характер и не имело позитивных идей, кроме одной: необходимости отобрать власть у КПСС. (Возглас с места: «Партия, дай порулить!»). Экономической программы не было. 1991 год подвёл итог, но окончательно всё решилось в 1993. Этот год означал не просто окончание борьбы между разными партийными группировками. В книге «Революция Гайдара»4, одной из немногих посвящённых уже началу демократических перемен, Анатолий Чубайс признаёт в одном из своих редких интервью: «93-й год покончил с демократическими устремлениями широких народных масс». Т.е. тот год подвёл черту, стало ясно, что демократии у нас не будет. Тот же Чубайс говорит, что была угроза реставрации, но когда вы используете силу, чтобы решить политическую проблему, а дальше принимаете авторитарную конституцию, рассчитывая с помощью этой конституции продолжать свои реформы, то о какой демократии может идти речь? И я видел по людям, участникам нашего движения, по членам Республиканской партии, в которую превратилась к тому времени «Демократическая платформа», что люди потерялись. Во-первых, они не понимали, что происходит, что это за демократия, когда начинается вооружённое противоборство, а во-вторых, они не понимали хода перемен. И это ещё одно обстоятельство, о котором сегодня уже говорили. Те радикальные реформы, которые были проведены, привели к десоциализации общества, люди лишились социальной основы, не понимали, в чём их интересы. И это продолжается до сих пор, социальная структура весьма рыхлая, народ по сию пору не осознал, что с ним произошло. Это напоминает время после революции 1917 года. В переписке Мартова и Аксельрода – год, кажется, 1920 – обсуждается, куда же делись те люди, которые составляли основу большевистской, меньшевистской, эсеровской партий. И Мартов признаёт, что то социальное разрушение, которое случилось в результате гражданской войны, привело к тому, что эти люди вымылись. То же самое произошло и к исходу 1993, точнее, в результате всех тех реформ. Я думаю, что такая ситуация и привела к такому факту в отношении нынешнего движении «За честные выборы» и протестных митингов5: их исследовали социологи на предмет, за что же конкретно выступают их участники в области образования, медицины, промышленности и экономики. Выяснилось, что 99% не способны сформулировать свою позицию и не понимают, в чём их интерес. Может ли в этих условиях сформироваться осознанное политическое движение? Это будет такая же рыхлость, какая была в 90-е, только хуже. Потому что тогда активно выступила интеллигенция. В Москве, например, одну из ключевых ролей играл Зеленоград, там были мощные митинги. Теперь Зеленограда нет, нету той интеллигенции, и все разговоры о возобновлении активности пока впустую. Есть лишь так называемый креативный класс, который себя таковым ещё не осознал, ему ещё это только объясняют, и его интересы пока не сформулированы. |
Похожие:
 | Представьте себе революцию, которая принесёт самые замечательные перемены, но обойдётся без кровопролития и мучений, без ненависти... |  | Северная Азия — субрегион Евразии, состоящий только из азиатской части России (в период существования Российской империи и СССР —... |
| ... | | ... |
| Областное государственное образовательное казенное учреждение для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, специальная... | | Основы формирования толерантности к людям с ограниченными возможностями в современном обществе: социально-психологические, политические... |
| За короткий исторический период мир претерпел коренные изменения. Они затронули не только политические и экономические аспекты развития... |  | Гоку для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей Специальная (коррекционная) школа-интернат №3 г. Иркутска |
| Этап развития концепции маркетинга, целевой направленностью которого является постоянное улучшение качества товаров без необходимого... | | Образовательные: формировать знания учащихся об этническом и национальном составе России, языковых семьях, особенностях размещения... |