«Политические клубы и Перестройка в России: оппозиция без диссидентства»
|
Сергей Митрофанов: У нас в плане выступающих Владимир Боксер и Михаил Шнейдер – символы и ветераны движения, имена которых в своё время звучали, как имена Каменева и Зиновьева, в одной связке. Владимир Боксер (медик, один из лидеров движения Демократическая Россия): Спасибо. Надеюсь – хотя, кто знает? – мы не закончим свои дни в такой связке, в которой оказались Каменев и Зиновьев. Тут затрагивали вопрос, может ли повториться то, что было. Хочу сказать, что не повторится. Не та улица, не та аптека, что под фонарём – неизвестно. Помню, лет 10 назад, даже больше, был семинар в Центре Карнеги под девизом «Что будет с демократией в России через 10 лет?». Ваш покорный слуга тогда написал записку председателю со следующим текстом: «Кто на это даст ответ, тот получит 10 лет». Это был один из немногих случаев, когда прогноз оказался близок к тому, что впоследствии произошло. Наша встреча сегодня собрала людей разных взглядов, даже взаимно противоположных в отношении, например, к либерализму, в том числе и к неолиберализму. На мой взгляд, с этими терминами дело обстоит, как, например, с монетаризмом, под которым мы понимаем не совсем то, что есть на самом деле. У моего многолетнего коллеги и друга тут было очень интересное выступление по поводу «грабительских реформ» Гайдара, я бы мог многое возразить, но не буду, потому что не к месту заниматься внутренними разборками. Интересно то, что нас на самом деле объединяет, из-за чего мы здесь собрались. Пройдёт 10-15 лет, соберутся какие-то наши следующие преемники, с которыми мы должны будем снова поделиться нашим опытом – чтобы достичь чего? Консенсуса? По каким вопросам? Если разобраться, у нас нет ничего общего за исключением одного: права на равные, всеобщие и справедливые выборы. Это если отбросить марксистский подход, что всё определяют экономические интересы, когда-то я лично придерживался такой точки зрения, даже будучи антикоммунистом. Всё выводилось из этого. Помню, на меня произвело колоссальное впечатление известная статья Нуйкина «Идеалы и интересы»6 – именно после неё я включился в избирательную кампанию как один из организаторов, будучи тоже полностью уверен в том, что миром правят интересы, а идеалы – вещь несерьёзная. Чем больше я участвовал в политике и в постполитике, тем больше я убеждался, что в реальности дело обстоит в существенной степени наоборот. Тут говорилось о так называемой творческой интеллигенции, которую мы в своё время называли «светильником разума». Представители от неё были избраны на первый съезд народных депутатов, второго не было, а потом они как-то затерялись. На самом деле они ничего не могли по большому счёту сделать – так, возбудили общество. Гораздо важнее обстояли дела с теми, кого тогда называли ИТР – средняя, или низовая интеллигенция. Она и была движущей силой того процесса, который можно назвать «мягкой», «бархатной», «мирной» революцией или как-то по-иному. В советском обществе она была, по сути, протосредним классом. Люди, которые, в силу того, что получили образование, обрели определённый, но двусмысленный статус, потому что, с одной стороны – и это хорошо раскрыто в книге Кароль, – они имели какие-то карьерные стратегии, а на самом деле в той системе они не означали практически ничего. И это было повсеместно. По сути дела любые революции – мирные или немирные – осуществляет средний класс. И этот средний класс всегда выступал за политические свободы, и главным содержанием революций – если смотреть на Европу XIX века – было требование всеобщего избирательного права. В 2011 уже дети тех, в значительной степени потерянных в 90-е интеллигентов вышли на улицы потому, что пришли к следующему выводу: не существует этого права, у них украли их собственность. Их акции назвали «движением рассерженных горожан», которых я бы назвал «зятьями без ума», если вспомнить известный эпизод из «Ста лет одиночества» Маркеса. У них украли их собственность, их голоса. Это всё, что их объединяло. Поэтому, как здесь говорили, 99% из них и не могли сформулировать, какие у них интересы в классическом марксистском понимании. Также с большим скепсисом я отношусь и к тому, что классовое разделение на самом деле приводило к каким-либо социальным революциям. Хотел бы остановиться уже на другом вопросе – методологическом. Меня эта книга потрясла. Я много читал советологических книг, по партийным системам и прочее. Эта книга выигрышно отличается, мне понравился подход, если не ошибаюсь, флюидных или структурирующих конъюнктур. По моему опыту, это близко к истине. Я вспоминаю себя и других своих коллег, как мы, начиная где-то с конца 1988, постоянно решали какую-то конкретную, направленную на преодоление той или иной проблемы задачу, добивались или нет чего-то, и вдруг ба-бах! – возникала какая-то абсолютно другая конфигурация, требующая решения других задач. Появлялось следующая команда игроков, которые на предшествующем этапе были по статусу никем, а теперь всё кардинально менялось. У меня есть вопрос – скорее не по самой книге, а по предисловию, хотя в книге он, может быть, проходит в подтексте: имеют ли какое-либо значение культурные различия? В предисловии сказано, что никакого. Я не совсем в этом уверен. Проблема, конечно, состоит даже не в том, что-де народ не созрел, сказывается крепостническое прошлое. Мой опыт человека, вовлечённого в менеджмент политического процесса, показывает, что колоссальным тормозом, детерминантом всяческих отклонений в нашем продвижении, являются культурные коды отнюдь не только реакционных элементов, но и нас самих и наших политических лидеров. Помню, в одной из дискуссий в ЖЖ кто-то вспомнил про Центр экстренной стоматологической помощи – это такая «страшилка», которая когда-то находилась на Красносельской. Мол, кто через него прошёл, на того это определённым образом повлияло. Так вот, вне зависимости от наших взглядов, все мы когда-то проходили через некий «центр», и это в существенной степени на нас отразилось. В политике это, например, сочетание институционального и придворного подходов к политическому менеджменту. Во всех наших политических, в том числе прогрессивных, силах сквозило в существенной степени воспроизводство советского подхода, советского стиля. Это были умнейшие люди, некоторые из них почти всегда принимали правильные решения. Но тем самым они раз за разом воспроизводили такую систему, которая в уже долгосрочном аспекте обусловливала принятие нерациональных решений. Ещё я поддерживаю оговорённое в книге разделение неформалов на две когорты: первое поколение вышедших из диссидентского движения, сторонников если не сотрудничества, то непротивления советской власти, не радикалов, – и следующего, к которому принадлежу я или вот присутствующие здесь Ирина Боганцева, Михаил Шнейдер и другие. Году в 1986 они были успешны в своей профессиональной сфере, ни о чём таком не думали – а потом стали активистами. Здесь два момента. Во-первых, следует посмотреть, существуют ли между этими двумя группами идеологические различия. Об этом написан уже ряд работ, где отмечалось, что склонность к радикализму или конформизму обусловливалась некими психологическими механизмами. Второй момент: это были люди, у которых в жизни были разные стратегии. Нельзя сказать, что представители второй группы вдруг радикализировались, а до этого вписывались в систему, типа «нонкомформистских конформистов», как где-то было сказано. Я считаю, что в определённой степени конформизм, в хорошем смысле этого слова, был залогом их успеха как политических организаторов, помог вести за собой широкие массы. Почему? Потому что это был не конформизм по отношению к власти, а нечто другое. Это был конформизм применительно к остальному обществу. То есть, эти люди по своему характеру всегда оглядывались на общество, им было морально, эстетически неприятно, если они становились чужаками. И если общество приходило во флюидное состояние, то они тоже становились такими. Но они каждый раз на шаг-два опережали общество, не отрываясь от него, поэтому и могли его за собой тянуть – в отличие от других людей, которые были сами по себе, с определёнными взглядами, а уж как на эти взгляды общество смотрит – другой вопрос. С такой точки зрения исследование Кароль носит социально-психологический характер, что очень интересно. После первой четвёрки выступающих был продолжен обмен мнениями: Глеб Павловский (член «Клуба социальных инициатив», политолог, публицист): Не хотел бы спорить ни с кем из выступавших. Потому что мне кажется, что мы должны сперва – те, кто захочет – восстановить примерный набор политических повесток, которые проявились тогда явно и латентно. Латентные даже более важны, потому что люди зачастую боролись за то, чтобы не допустить чего-то, о чём они не говорили вслух. Для неформального периода это было характерно. Например, некоторых людей считали страшными радикалами, которых ни в коем случае нельзя было допускать к политике. Вокруг этого всегда крутилась какая-то интрига при составлении списков, резолюций, допуска в президиум и т.д. Книгу я только начал и не могу о ней говорить, но наиболее интересным, мне кажется, здесь были именно выступления по книге, потому что они опирались на уже предложенный набор событий, людей и определённую концепцию. Концепция рабочая, она позволяет связать некоторым образом группы акторов и ряд политических повесток, чего в этой сфере не делалось, насколько я знаю. Другие выступали в режиме «я вспоминаю», но при этом уже нельзя на самом деле что-то обсуждать, здесь нужен просто антрополог, который сидит, записывает и составляет картотеку. Очевидно, что отсутствовали некоторые очень важные элементы тогдашних повесток. Во-первых, тема применения силы. К ней уже тогда существовало, хотя и неявно, подспудное влечение, разделявшее людей на допускавших применение силы в той или иной степени – или допускавших это в неограниченной степени. Лично я считал этот аспект наиболее опасным, потому что в России применение силы обычно предшествовало любым дебатам по институтам. Если мы не договорились по тому, кто и как применяет силу, то дальнейшие наши договорённости не имеют значения. Дадут по голове кирпичом – и все дебаты. Уже тогда я отходил от неформального движения именно из-за этого. Эта важная тема остаётся, как ни странно, теневой частью дискуссий о конце 80-х. Её здесь несколько шутливо затронул Кирилл Мартынов, сказав, что «силовые неформалы» получили эстафету из рук «политических». Я думаю, что это было несколько не так. На самом деле демократы пригласили лиц, применяющих насилие, сперва дискурсивно, а потом это сказалось на улицах. Уже с конца 80-х – начала 90-х начинается то тут, то там применение силы, начинается любование «крепким мужиком», «сильным хозяйственником». Кстати, такого не бывало во всей истории российской интеллигенции, за исключением короткого периода начала революции, когда исчез интерес к «слабым». И это не было связано ни с каким неолиберализмом – о каком неолиберализме знал мир? Все просто хотели «крепкого мужика», который мог бы чуть что рявкнуть. Так что внутри Перестройки случились – это моя концепция – несколько разных перестроек, а мейнстримом стала в итоге консервативная революция. Считаю, что работа, которую начала Кароль, очень важна и должна привести к созданию какого-то корпуса работ, вплоть до архивов, к представлению действовавших тогда фигур. Например, фигура Г. Пельмана, который был одним их мощных «теневых» действующих лиц Перестройки. Базировалось это отнюдь не на согласии каких-то элит, а на его поведении, его личном способе коммуницировать. И были люди со своими проектами, такие, допустим, как я, которые лавировали, как челноки, искали ресурс для построения власти. Для меня слова «демократия» не существовало, а существовала «власть», вокруг чего и шла такая диссидентская драка. Так что книга серьёзная, и вообще, правильно было бы собрать и издать какие-то архивы, которые у кого-то ещё остались и где-то валяются. Сергей Митрофанов: Следующим предлагаю выступить очень интересному человеку – как бы «с той стороны», против которой вы боролись, но без которого победа не была бы возможной. Николай Кротов (инструктор Черемушкинского райкома КПСС г. Москвы, политолог, исследователь демократического движения, публицист): В то время я работал инструктором Брежневского – потом это был Черёмушкинский – райкома. Нынешняя встреча напомнила мне дискуссии в клубе «Факел»: все говорят одновременно, скандала только не хватает, и, бывало, там он случался. До 1993 я активно занимался историей неформального движения, вышла целая серия книг. Одна из них называлась «Неформальная Россия» – первый официальный 10-томный справочник общественных организаций России, вышел в 1989. Детям моим сегодня непросто объяснить, как это сложно было собирать, они считают, что в Интернете это можно наковырять за полчаса. После октября 1993 я перестал этим заниматься: с одной стороны опротивело, с другой я занялся более «чистым», как мне казалось, направлением – стал изучать историю банков. Этим и занимаюсь до сих пор, вышло немало книг. Оказалось, что начало банковской системы было связано с теми же неформалами. Так, первый устав и первый членский взнос банка «Союз» сделали, продав два грузовика лука. Книга Кароль очень интересная, я с удовольствием почти всю её просмотрел, вот только не пожалели ветеранов: издано таким мелким шрифтом, что трудно читать. Мы, тогдашние активные деятели, теперь все пожилые. Действительно, вопросы экономики абсолютно не обсуждались в то время. Перед сегодняшней встречей я пролистал тот 10-томник «Россия: партии, союзы и клубы. Сборники документов» – их там было под тысячу всяких организаций. Просмотрел констатирующие части всех партий. Экономического блока практически нет ни у кого. Что странно, ведь «августовка» наша 1987 года проходила через месяц после июльского пленума ЦК КПСС, который намечал экономическое развитие страны. Казалось бы, неформалы должны были ответить на это, обсудить, как наша страна будет развиваться. И это было не только в среде неформалов. В то же время, мне рассказывал один очевидец, Рыжков7 бегал по ЦК с книжкой «Ленин о кооперации». Тогда готовился закон о кооперации, и он был уверен в том, что у Ленина сказано как раз о том, как делать кооперацию. При этом забыл, что до революции кооперация была мощной, в ней было занято 50 млн. человек, и она была капиталистической и надо было делать социалистическую. А у нас было наоборот: из практически не существовавшей социалистической надо было делать капиталистическую. Я читал двухтомник воспоминаний, вернее, дневников М. Горбачёва, там тоже создаётся впечатление, что он примерно так же это понимал, как и представители кадетской партии – не при В. Золотарёве будет сказано. Ещё был потрясающий эпизод борьбы, когда В. Золотарёв и Д. Рогозин делили кадетскую партию, который тоже демонстрирует, насколько несущественную роль играл экономический блок в новых демократических партиях. Экономическая платформа практически не затрагивалась. А это показывает то, что практической борьбы за власть не было. Боролись за трибуну, за микрофон. Но если люди не формулируют своих экономических интересов, то они за власть не борются. Печально, но практически никто из наших неформальных руководителей не занял никаких должностей. Ну, Павел Кудюкин8 пробыл несколько месяцев замминистра, Сергей Станкевич9 «сходил» во власть. Реально всего 2 человека. (Выкрики с места «А Павловский10? А Мурашёв11, Ю. Таль?» и др.) Павловский был консультантом, это иное. Был период, когда они вскочили и сразу вылетели к середине 90-х. Я, вообще-то, хотел бы коснуться двух вещей, о которых вы вряд ли знаете и вам никто не рассказывал. Кароль пыталась об этом написать, но было бы странно, если бы она смогла это сделать подробно, потому что когда она брала у меня интервью лет 20 назад, я не всё ей рассказывал. Первое, отношения с КПСС. Некоторая демонизация имела место. Чем была партия в тот период? Всего за месяц до «августовки» Б. Ельцин заявил, что Перестройка подняла много пены и пора эту пену снять. Горком партии выпустил постановление о митингах и демонстрациях – о подаче заявки за две недели или за месяц и т.д. Никакого инструктажа сверху по нашему мероприятию не было. Мы поставили власти перед фактом. На сайте у В. Игрунова об этом написано более подробно. Идею подал Г. Пельман. Некоторую роль сыграл С. Скворцов, который в книге не описан, он впоследствии создал «КПСС» – «компартию Сергея Скворцова». Фигура оригинальная, он был твёрдо уверен, что станет следующим президентом, как, впрочем, и многие. Где-то в апреле 1987 он пришёл ко мне с семинара Г. Пельмана, который проходил в Доме научно-технической пропаганды, и сказал: «Николай, надо проводить съезд неформалов». Я тогда представления не имел, кто такие. Он привёл «подходящего коммуниста» М. Малютина. Написали записку в горком партии от имени коммунистов-неформалов о том, чтобы в русле «поднятия живого творчества масс» собрать съезд. Дальше было весело. Появился оргкомитет (Г. Пельман, Б. Кагарлицкий, Г. Павловский, А. Исаев и др.), стали составлять списки, приглашать группы. Прислали список группы «Демократия и гуманизм» и мы увидели фамилии Свирского и Новодворской. Надо сказать, что было принято решение, что на съезде будет по три человека от каждой группы, только КСИ и «Община» приводят любое количество – этим мы и воспользовались. От указанных фамилий горкому стало страшно, они сказали «отменяем». Однако к этому времени мы уже вовсю обзванивали города по бесплатному телефону общества «Знания», где я раньше работал. До полусотни газет уже аккредитовалось – в том числе эстонские и другие. Я понял, что отменять нельзя. В горкоме партии сразу все «заболели». Там были чрезвычайные интересные фигуры – Лантратов (он уже умер) и Силаев (сейчас зам. губернатора Нижегородской области). Решили, раз нельзя проводить, надо возглавить. Отвлекусь в отношении КГБ. Ко мне пришли несколько человек и попросили билеты на первое мероприятие. Конечно, им нельзя было отказать. И вот они подходят перед самым началом и спрашивают: «Коль, а здесь запись ведётся?» – «А что такое?» – «А нам магнитофонов не дали». Они пришли с блокнотами. Тогда я понял, что всё, конец советской власти. Потом нами было официально объявлено, что запись ведётся для свидетельства, чтобы нас впоследствии в чём-нибудь не обвинили. Помнит кто-нибудь, как голосовали? Вставанием, по любому вопросу. Как вы думаете, почему? Я ходил в таком ярком свитере и когда вставал, вставало ползала. Так что у нас всегда было преимущество, большинство. Съезд проходил во дворце культуры «Новатор». Это было, конечно, далеко не престижное место, такой зачуханный дом культуры в глубине квартала12. Помещения нам никто не давал. Я воспользовался тем, что его опытный директор был в отпуске, подменял заместитель. Я звоню и говорю: «Вам горкомом партии поручено провести мероприятие». Он перепугался и первый день бегал за мной, просил письменное указание, чего у меня, конечно, не было. Открывал встречу Павловский. Первый день прошёл без дискуссий, но каждый говорил, что хотел. Я думал: тюрьма – не тюрьма, но что полечу с работы, сомнения не было. Силаев – как бы в порядке помощи от вышестоящей организации – ткнул меня локтём в бок и посоветовал: «Выступи, скажи, чтобы Новодворской не давали слова». Я отвечаю: «Вы что, одурели, что ли, кто нас послушает?» Нет, обязательно должен выступить, иначе партбилет на стол. Я взял слово и сказал: нарушаются-де принятые изначально «три нет и одно да» – что нельзя делать и что можно, не помню, что конкретно, формулировал клуб «Перестройка»13. Новодворская выступила и сказала следующую фразу: «Пора создавать вторую партию». В зале гробовая тишина, потом раздаётся чей-то голос из моего актива: «Две партии нам не прокормить…» Это вызвало смех и сняло напряжение. Там присутствовал представитель ЦК комсомола, который должен был вести секцию по политическим клубам прямо в центральном зале. Он послушал и сказал: «Я не пойду». Пошёл Андрей Исаев. Вообще, вокруг встречи была интрига. В тот момент было два кандидата в члены Политбюро: Чебриков и Ельцин. У Кароль написано, что был такой инструктор Чурбанов, и он там говорит, что просматривал документы, но было несколько по-иному. Все документы съезда собирались после мероприятия и сдавались мне и Березовскому Владимиру Николаевичу. Он был интересной фигурой, в то время инструктор Севастопольского райкома КПСС, он тоже курировал неформалов, в середине 90-х погиб в автокатастрофе. После этого мы всё срочно копировали, анализировали и отправляли в горком. Представители «конкурирующей» организации ЦК ходили за мной по пятам и канючили: дай нам документы – сами они собрать не могли. Мы им, сами понимаете, не могли не дать, но давали с задержкой на 2-3 часа. За это время документы оказывались у Ельцина, затем подавались выше. Идея была в том, кто первый даст информацию – и получалось, мы давали на 3 часа раньше. Поскольку одна сторона должна была доложить, что это «живое творчество масс», а другая – что это «вылазка диверсантов». Но мне понравилось: у них даже своего «ксерокса» не было, копировали на нашем. Потом это усугубилось, потому что через некоторое время, как сейчас помню, звонил то и дело Насип Нарутович Хаджиев, начальник районного КГБ и говорил: «Слушай, Коля, я за тобой мащину пришлю, садись, расскажи, что у нас в районе происходит». Наша интеллигенция в те времена чуть что говорила: погоди, меня прослушивают, надо воду включить, а он мне жаловался: «Коля, мне разрешено прослушивать одного человека, больше денег не дают». Он был, конечно, далеко не вегетарианец. «Иногда, – говорит, – когда нужно разработку проводить, второго разрешают». А на одного человека, чтобы прослушивать, выделяли 5 сотрудников. Я рассказываю, чтобы вы поняли, в каком они были состоянии. Прошло 3 дня, на четвёртый мы мероприятие до обеда закрыли, потому что начались уже какие-то всхлипывания. Я первым ввёл моду ходить без галстука и пиджака – говорил коллегам: сегодня иду на встречу с неформалами. До того в райкоме была форма: белая рубашка, тёмный костюм, пиджак нельзя было снимать даже в жару. Далее месяца полтора со мной на всякий случай половина народа не здоровалось, считали, что всё, человек конченый. Сразу после встречи мне позвонил помощник А.Н. Яковлева и пригласил нас с Березовским поговорить. Мы подумали и не пошли. Ещё случилась весёлая история с комиссией ЦК КПСС по проверке Брежневского райкома на уровне куратора Москвы из орготдела. Самое смешное, что я у этого куратора напрямую спросил: а вам как вообще сказали – громить? Он отвечает: «А нам ничего не сказали, я не знаю, что писать». То есть, прислали просто для порядка, потому что вверху не было принято решения, хорошо это или плохо. Более того, на второй день Карабасов, секретарь по идеологии, звонил нашему первому секретарю и говорил: «всех посадим, ну не посадим, так все партбилеты положите». Потом, когда, наконец, пронесло, он объявил о том, что встречу организовал горком партии. Всё, вообще-то, висело до октября. В октябре объявляется секретариат ЦК по поводу проведения в Брежневском районе этого мероприятия. Вызывает меня с утра Полыхин Григорий, он был первым или вторым секретарём, сейчас он в Думе, был одно время председателем Комитета по образованию, и говорит: «Слушай, Николай Иванович, ругать будут или хвалить?» Я отвечаю: откуда знаю, вам там виднее. Он уезжает, я сижу и жду. Потом звонок: «Коля, зайди» – ну, я понял: раз «Коля», то всё нормально». Тогда сняли Ельцина – это было сразу после октябрьского пленума, пришла новая команда, и им нужно было чем-то отчитаться. После появился клуб «Факел», который не был клубом, а местом для дискуссий, чтобы сбивать лишний пар. Появился Сергей Станкевич, Кароль несколько преувеличенно описывает его роль: дескать, райком партии вышел на Станкевича и предложил ему работать. Это как если бы Жуков искал полковника Брежнева перед высадкой его на Малую землю. Станкевич вёл семинар для молодых коммунистов РК партии, а по политической линии не был занят. Михаил Хабаров, его коллега по Институту всеобщей истории – он тогда не был преподавателем ВГПИИ им. Ленина, здесь ошибка, – был его непосредственный начальник и у нас возглавлял группу контрпропаганды. Это был такой учёный увалень, а мне нужен был живой человек, который активно работал бы с неформалами. Привели, сказали: вот Сергей Станкевич, дай ему общественную работу. По поводу того, что он боролся на выборах против Лемешева, выдвиженца партии на выборах – тут М. Шнейдер не даст мне соврать, – то они оба были выдвиженцы: Станкевич от идеологического отдела, а Лемешев от орготдела. Выборы проходили в два тура. На первом отборочная комиссия отобрала двух человек. Старые большевики решили исключить Станкевича из партии, но Шнейдер устроил скандал… Время вышло, я заканчиваю, хотя мог бы многое рассказать. Так что не нужно, с одной стороны, демонизировать, а с другой – всё не так просто было, как иногда представляют. Как тут меня представили «тот, с кем вы боролись»… (Реплика с места: «Так боролись ведь!») Ну конечно, конечно боролись! И я делал вид, что борюсь, все делали вид. (Смех.) Спасибо за внимание. |
Похожие:
 | Представьте себе революцию, которая принесёт самые замечательные перемены, но обойдётся без кровопролития и мучений, без ненависти... |  | Северная Азия — субрегион Евразии, состоящий только из азиатской части России (в период существования Российской империи и СССР —... |
| ... | | ... |
| Областное государственное образовательное казенное учреждение для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, специальная... | | Основы формирования толерантности к людям с ограниченными возможностями в современном обществе: социально-психологические, политические... |
| За короткий исторический период мир претерпел коренные изменения. Они затронули не только политические и экономические аспекты развития... |  | Гоку для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей Специальная (коррекционная) школа-интернат №3 г. Иркутска |
| Этап развития концепции маркетинга, целевой направленностью которого является постоянное улучшение качества товаров без необходимого... | | Образовательные: формировать знания учащихся об этническом и национальном составе России, языковых семьях, особенностях размещения... |